[nick]Helen Torp[/nick][status]looking around[/status][icon]https://upforme.ru/uploads/001c/6b/08/19/495112.jpg[/icon][lz]<lzname><a href="ссылка на анкету"><b>Хелен Торп, 27</b></a></lzname><lzinfo><center>Вроде идёшь налево - вправо ведёт <a href="https://snmonika.rusff.me/profile.php?id=2">судьба...</a></center></lzinfo>[/lz]
Следующие дни казались мне сном, от которого не хотелось просыпаться. Долгий, тягучий, пронзительно-сладкий, этот сон походил на океан, плескавшийся за окнами бунгало, только пахнущий мускусом и терпкой солью, перекатывающий меня на своих волнах от оргазма к оргазму... Кажется, впервые в жизни я не только чувствовала себя в безопасности, но и была там, где хотела, и такой, какой хотела быть, - размягчённой, сытой, удовлетворённой - и при этом всегда чуточку возбуждённой, готовой к новому экстазу. Марк давал мне всё, что я могла пожелать, и хотя я всё ещё порыкивала на него, а без царапин и укусов не обходилось ни одно занятие сексом, это было уже не агрессией и настороженностью, а скорее знаком доверия. Того самого, которое крепло во мне и которое Марк по-прежнему не обманывал ни словом, ни делом. Я впервые была по-настоящему не одна. Он всегда держался рядом, я чуяла его и чувствовала его, а он чуял и чувствовал меня, точно зная, когда надо отойти, когда приблизиться, когда вылизать меня, выпивая очередной мой оргазм, и когда оттрахать до дрожи в ногах, до исступления, до мгновенного погружения в настоящий сон... Я всё чаще думала о нём "мой", а он и я в моих мыслях всё чаще оказывались "мы". Я не могла назвать это любовью - очень уж разительно происходящее отличалось от того, что я привыкла обозначать этим словом. Для меня "любовь" означала полное подчинение, окончательное растворение в другом, абсолютное принятие от этого другого всего, что он даёт... и совершенную беспомощность в тот миг, когда ласка сменится ударом, вышибающим дыхание в кровавых брызгах.
Я понимала, что Марк всё больше ко мне привязывается и что он, наверное, готов заговорить о любви. Для себя я решила, что не буду запрещать ему это, но отвечать "и я тебя" на его возможное "люблю" не собираюсь. По крайней мере пока. Пусть всё идёт своим чередом, пусть нас обоих качает в горячем океане, пусть Марк и дальше будет моим, а я и вовсе не намерена искать кого-то ещё, потому что у меня уже есть он. Я не расспрашивала его о его семье, о его жизни до меня, потому что не хотела всё усложнять. А новые люди и новые обстоятельства, введённые в нашу общую реальность даже на уровне рассказов, очень здорово всё усложнили бы. Такое уж у них свойство, и ничего тут не попишешь. Для них, конечно, тоже придёт время, но потом, позже...
Третий день показался мне странным - и Марк показался странным. Его беспокоило что-то, но он не говорил, что именно. Я привычно не лезла с расспросами, но подумала, что, если он до конца дня не раздуплится на рассказ, я припру его к стенке после ужина. Раз уж мы вместе, неважно в каких статусах, раз он со мной, то его проблемы имеют ко мне самое непосредственное отношение. И пусть даже не пробует лгать, потому что я это почую, и он это знал. Сама я напряжённо раздумывала, в чём тут может быть дело. Он что-то узнал о намерениях Феррари? Но как, если не прикасался к телефону? Вроде бы утром он уезжал в магазин - может, позвонил или получил звонок, когда был там? Тогда почему не сказал мне? А может, всё дело не в Марке-человеке, а в Марке-верпантере? Астрономическое полнолуние должно было состояться нынче ночью, это я выяснила, когда просматривала новостную ленту на его смартфоне. Теоретически оно длится всего несколько минут, но для оборотней любой расы растягивается на две-три ночи, пока глазу человека или зверя луна на небе кажется полной. Он боится обернуться и утратить над собой контроль? Боится причинить мне вред?
Странно, но я этого не боялась совсем, хотя и знала, что любой оборотень заведомо сильнее любого человека. И с папашей в тот день мне, если уж по-хорошему, просто повезло, потому что выбитый глаз здорово пошатнул его координацию и сделал на порядок уязвимее - а то лежать бы мне рядом с матерью, кровя из всех отверстий, или, того хуже, стелиться под его охвостьем жалкой "так-себе-швальной" шкурой. И тогда было не полнолуние - не то что сейчас.
И всё равно я не боялась Марка. Я начинала всерьёз тревожиться за Марка, потому что за ужином он ел через силу, почти откровенно давясь и кое-как улыбаясь мне. Меня взбесило именно это - даже не обращение "моя любовь", которого я не ждала и не требовала, хоть и была подсознательно готова к нему. Однако потом он повёл рассказ о матери, и я слушала молча, так же, как в первый день своего пребывания здесь слушала его рассказ о военном прошлом и о его обращении. Он что, хотел познакомить меня с ней?!..
Это меня обескуражило. Нет, умом я понимала, что не все матери такие, как моя. В шестнадцатилетней девчонке, оставшейся одной против всего мира и с младенцем на руках, воли и силы духа было в десятки раз больше, чем в тридцатилетней женщине, уверяющей свою дочь, что просто "оступилась, вот такая я неловкая". Мать Марка вызывала уважение, и её способ заработка уж точно не умалял его. Она пошла на это ради ребёнка, и неудивительно, что ребёнок был ей благодарен и начал обеспечивать, как только смог. Но я-то тут при чём?
Видимо, мои тревога и недоумение слишком явственно отразились на моём лице, потому что Марк перестал наконец давиться словами и рыбой и повёл меня к расстеленному пледу. Чем дальше, тем меньше я понимала, что происходит. У него не стоял, сам он казался едва ли не больным, хотя полная луна уже поднималась в небе. Все веры должны оборачиваться в полнолуние, разве нет? А что будет, если не обернутся? Они заболеют или что?
Оказывается, Марк стал для меня важнее, чем я раньше думала. Потому что даже в его поцелуе я не могла забыться и хотя бы на время отодвинуть свою тревогу. Он ласкал меня так, как нравилось нам обоим, и тело моё отзывалось на его пальцы, язык и губы, но меня так и подмывало вцепиться ему в волосы и не прижать ртом к моей киске, а подтянуть к своему лицу и, глядя в глаза, проорать: "Какого хера с тобой происходит?! Почему ты не говоришь прямо?!"
Но я не успела прервать его. Это сделали за меня.
Под глумливые смешки Марк подскочил, но медленно, слишком медленно... Я и то оказалась быстрее, скатываясь с пледа и чувствуя, как мои волосы встают дыбом от грохота выстрела и резкого запаха крови. Крови Марка. МОЕГО Марка. Ранение словно подхлестнуло его, он ускорился и даже кончил одного из визитёров - люди Феррари, конечно, кто ещё это мог быть! - но по-прежнему не обращался. Выстрелы грохотали один за другим, пули, несомненно, серебряные, в основном, летели мимо, но некоторые находили свою цель - моего Марка, моего самца, моего...
Никто из них не стрелял в меня. Да, я могла попытаться убежать, но далеко ли ушла бы? Конечно, нет, и они это знали. Вот только убегать я не собиралась. Кажется, я никогда раньше так не злилась на Марка, на то, что он не становится вером, когда это необходимо, хер знает по каким причинам. Кажется, я вообще никогда и ни за кого так не боялась, как за него в эти минуты, и этот страх отозвался горечью во рту. Кажется, я даже папашу-вера, мудака-садиста, не ненавидела так отчаянно, как этих тварей, которые пришли кончить Марка Рейнбоу, моего Марка...
Пришли отнять МОЁ. Отброшенное на песок, истекающее кровью, теряющее жизнь...
По хребту прошла волна огненной боли. Спустя мгновение боль разлилась по всему телу, словно меня облили серной кислотой, и мой крик, с которым я бросилась на одного из незваных гостей вдруг раскатился по всему берегу, и даже луна вздрогнула, когда он превратился в подлинный рык. Гневный рёв разъярённого... вера?
Боль исчезла, едва мои лапы коснулись песка. Я увернулась от пули, выстрел заглушил изумлённые и испуганные вопли, и две головы слетели с плеч от одновременного удара двумя передними лапами, и даже в полёте их рты были раззявлены в криках. Меня окатило веером кровавых брызг, но я не стала отряхиваться. Две серебристые мушки чиркнули по шкуре, неприятно, но их алые следы затянулись почти сразу, а вот к двум головам добавились две оторванные руки, и эти раны уж точно не затянутся. Я расшвыряла всех, терзая, отрывая руки, ноги и головы, а потом нашла ещё троих, которые шарили по бунгало, и этим дала сперва выбежать из дома - но потом настигла, как слепых котят. Только вот котят я бы убивать не стала, а этим вспорола животы.
Я не укусила ни одного из них. Запах крови пьянил меня, но это был не тот напиток, которым я бы полакомилась. В его сладости я чувствовала отчётливую ноту гнили, словно в раздавленном перезрелом фрукте. Нет уж, я никогда не жрала из помойки...
Стоя над последним выпотрошенным телом, я задрала морду к луне и зарычала снова, одновременно глубоко втягивая в себя воздух, чтобы понять, остался ли кто-нибудь ещё, кто мог причинить мне вред. Над берегом пахло смертью. А ещё - двумя жизнями. Новой моей и чуть теплящейся - Марка.
Я помчалась к нему широкими скачками, надеясь, что ещё успею, ещё смогу помочь. Он лежал на песке, по-прежнему человек, истекающий кровью, которая пахла... Так вот в чём дело, идиот, придурок, дебил блондинистый!!! Он накачался серебром и поэтому оказался почти беспомощен против этих ублюдков, которые добавили ему смертельного металла... Гневно рыча, я пихнула его мордой, переворачивая на живот и выпуская коготь, которым аккуратно нашарила в ране пулю, подцепила её и вышвырнула наружу, как раскалённый уголёк. Так же извлекла пулю из плеча. Удар, пришедшийся в грудь, сломал пару рёбер, но это ерунда, когда закончится действие серебра, срастутся быстро... Мой язык прошёлся по ранам, но я вовремя сообразила, что сделаю только хуже, не залижу, а разлижу их, потому что у леопардов, как у всех кошачьих, язык жёсткий, словно тёрка. Поэтому я рыкнула ему на ухо, чтобы привести в чувство, а сама не торопясь потрусила по берегу, подхватывая мёртвые тела и небрежно закидывая их подальше в воду - почти как котёнок, играющий с любимым мячиком. Подальше, чтобы не вынесло прибоем, а если запах привлечёт акул - тем лучше. Последнего - того, которому Марк свернул шею - я не тронула. Его жертва, пусть сам с ней и разбирается. Вместо этого я вошла в волны и несколько раз окунулась, смывая чужую кровь, а потом вернулась к Марку, отряхнувшись возле него, чтобы взбодрить. Когда он поднял голову, я бросилась на песок рядом с ним и поднялась уже человеком. Хотела было что-то сказать, но меня отвлёк телефон, верещащий в джинсах последнего дохляка. Морщась от брезгливости, я подошла к нему и двумя пальцами вытащила гаджет. Приняла вызов.
- Люк? Что у вас? Какого хера вы не доложились? Кончили кота? А с девкой что?
- С девкой полный порядок, - промурлыкала я в трубку. - И с котом, кстати, тоже. Девка внезапно оказалась вером, причём таким, которому даже серебряные пули не больно-то страшны. Ты ведь знаешь, что это значит, Марко? Или мне называть тебя Камень? Или как там тебя... Ламборгини?
В трубке, кажется, поперхнулись, а потом тот же голос осторожно произнёс:
- Мисс... Торп?
- Она самая, - ещё нежнее мурлыкнула я. - Мисс Хелен Торп, альфа-верлеопард. Завтра или послезавтра мы с Марком вернёмся в Санта-Монику. У тебя ещё много ненужных людишек? Присылай, будет подарок на основание парда!
Пауза затянулась, но Марко "Камень" Феррари не сбрасывал вызов. Я слышала, как он дышит в трубке, я слышала, как билось его сердце, то частя, то замирая... Он был умным, этот наркобарон, и сейчас просчитывал варианты.
- Кстати, раз уж вы так много обо мне знаете, мистер Камень... Сегодня в новостях был репортаж о пересмотре дела сенатора от штата Миннесота Оливера Ричмонда. И имя Хелен Торп там тоже фигурировало. Хотите меня убрать? Попробуйте, но моя смерть уже не останется незамеченной. Обидно, правда? Но если вам внезапно не нужны ВСЕ ваши люди и ваша собственная жизнь в том числе... вы вполне можете спровоцировать ещё одну масштабную операцию по накрытию наркокартеля - вроде "Этюда в белоснежных тонах".
- Мисс Торп, - тяжело уронили в трубке, - давайте не будем усложнять друг другу жизнь. Считайте, что мы с вами знать не знаем друг о друге, потому что ходим разными дорогами, которые ни разу не пересекались и, даст бог, не пересекутся впредь.
- Неплохо. Разумеется, то же самое касается и Марка Рейнбоу.
- Разумеется.
- Не забудьте своих слов, мистер Камень.
Я сбросила вызов и закинула трубку в океан. А потом опустилась на колени возле Марка.
- Идти сможешь? Или мне снова перекинуться и доволочь тебя за шкирку, как котёнка?