А Гроссу на всё было поебать — и на всеобщую сутолоку, и на ор капитана. И даже когда сержант Блейк оттеснил было стажёра от бывшего детектива, парень упрямо вернулся на прежнее место, рядом с Холлом, касаясь рукавом его рукава. Он видел, что дэдди уже почти в порядке, во всяком случае больше не нуждается в Гроссе как в физической опоре, но слишком долго он мечтал о том, чтобы стоять вот так рядом с Холлом и знать, что они — вместе, они — не "он" и "он", а ёбаные "мы", пусть пока и не ёбаные в полном смысле этого слова. Ничего, упырь ты блядский, счастье моё, ничего, доберём и наверстаем. Вот только кончится эта ебучая полицейская свистопляска...

И на ковёр к капитану они пошли вдвоём, как на парад — или как на расстрел. Или как с расстрела, потому что оба выглядели как главные герои очередного слэшера про очередную техасскую бензопилу, и Гросс, глядя на то, что осталось от брендового костюмчика Холла, готов был ржать чуть ли не в голос, потому что ну ёб вашу мать, в самом-то деле, ночной дэдди реально решил, что это шмотьё добавит ему привлекательности в глазах стажёра-недоноска! Вот же понторез недоделанный... мой блядский упырь...

В горле снова встал комок — на этот раз от чего-то непонятного, непривычного, что Гросс пока не мог определить и назвать, но очень сильно подозревал, что всякие сентиментальные тёлочки обычно называют это "нежностью". Нежность, блядь, вы подумайте!.. Да и похуй. Хоть нежность, хоть ещё какая ваниль-карамель. Ему теперь всё можно, потому что его Холл Два в Одном, его ночной дэдди, идёт рядом, и на извозюканной кровью физии сверкает ободряющая улыбка.

Эта улыбка, мимолётная, но по привычке подхваченная, уворованная и присвоенная Гроссом, оказалась отличным щитом, от которого, как горох, отлетали и начальские матюки, и запах коньяка, повисший в кабинете, словно в маленьком кожаном диване, который за каким-то хуем сюда припёрли — нет, ну в самом деле, ни лечь, ни сесть, ни наебнуться, не мебель, а херь какая-то! — развелась целая колония особо вонючих клопов. Однако Гроссу всё было нипочём. С совершенно каменным лицом он выслушал капитанский разнос и титаническим усилием воли сдержал довольную лыбу, которая так и норовила расплыться до ушей, когда услышал про отпуск. Да похуй, какой бы ни был, оплачиваемый, неоплачиваемый — главное, они будут вдвоём, он и его дэдди, и не то чтобы сходу насытятся друг другом, но хотя бы утолят первый, самый острый, самый животный голод...

Он думал только об этом, когда за их спинами захлопнулась дверь кабинета и они с Холлом пошли по коридору к лифтам. Он думал о том, что сейчас они войдут в лифт, и он прижмёт ёбаного упыря к стене и поцелует, и похуй ему на грязь и кровь на лице дэдди... Но в этот момент Холл утянул его в сторону — к монитору, возле которого собралось чуть ли не всё Управление. Стояли, задрав головы, словно паства, которая слушает проповедника, обещающего им все блага земные и по двенадцать целочек на рыло, но, разумеется, исключительно после смерти. Гросс неохотно поднял глаза на экран.

После того, как оборотень во всеуслышание рассказал про сладкого обкончанного стажёра, которому больше подходил бы звериный кукан, чем мертвячий, повисла пауза. Эту паузу можно было резать ножом, она была плотная и глухая, словно стена в бункере, и Гросс вдруг понял, что лица всех присутствующих обращены на них с Холлом. Он покосился на бывшего детектива,  и ему показалось, что тот чуть заметно отстранился от него. Это едва уловимое, а может, и вообще выдуманное парнем движение, разогнало его бешенство от нуля до бесконечности примерно сразу, и доли секунды не потребовалось. Гросс скрежетнул зубами и не глядя, но безошибочно стиснул запястье Холла. Широко улыбнулся, ощутив под пальцами твёрдый гладкий обруч. И подтащил блядского упыря вплотную к себе. Хер тебе, дэдди, достаточно ты от меня шарахался! Не отпущу. Не позволю. Никуда ты теперь от меня не денешься.
— Гросс... — выдавил Блейк, и язык у сельского битюга, кажется, заплетался. — Ты... и Холл...
— Не вижу проблемы, сэр, — ответил Джесс тем самым бесячим "уставным" голосом. — Я уже три года как совершеннолетний и сам решаю, с кем мне вступать в связь в том числе интимного характера.
Блейка передёрнуло. Сельскому битюгу сунули под хвост конский каштан прямо в шипастой скорлупе.
— Но Холл же...
— Что? Вампир? Упырь? Вурдалак, носферату, стрикс, стригой и ещё тридцать пять официально утверждённых наименований? Так точно, сэр. И? Я по-прежнему не вижу проблемы.
По рядам офицеров пробежал шепоток. Гросс обвёл их невидящим взглядом — люди слились в одну бесформенную массу, длинную и бугристую, поблёскивающую мерцанием глаз и металлическими высверками жетонов. Парень ещё крепче сжал запястье Холла, кажется, даже браслет слегка погнул. Да и похуй.
— Разрешите напомнить, сэр, — заявил он, по-прежнему обращаясь к Блейку, потому что только его лицо — морду битюга, уссаться можно! — он мог различить в этой толпе, — что согласно исправленной и дополненной Американской конвенции о правах человека, также известной как Пакт Сан-Хосе, от 17 мая 1999 года представители разумных гуманоидных и частично гуманоидных рас целиком и полностью уравнены в правах с доминирующим разумным биологическим видом, населяющим планету Земля, а именно — человеком, гомо сапиенс. Связи людей и представителей расовых меньшинств, не выходящие за рамки базовых человеческих — а теперь и иных расовых — прав, не являются административно или уголовно наказуемыми, а также не должны считаться социально неодобряемыми, согласно пункту 23.а Приложения №1 к данному Пакту. Под связями подразумеваются деловые, дружеские, семейные и интимные отношения. Так что с точки зрения закона даже секс с этим лишайным терьером-обдолбышем, — он кивнул на монитор, — не является извращением типа зоофилии. А говоря о конкретно нашей с Холлом ситуации — связь была установлена по взаимному согласию сторон, каждая из которых является совершеннолетним гражданином США и имеет полное право распоряжаться собственным телом по собственному усмотрению.

Каждое слово Гросса добавляло новый каштан под хвост битюга, причём последние штук пятьдесят были предварительно смазаны соусом табаско. Блейк не просто покраснел — он побагровел почти до синевы, и Гросс мимолётно подумал, что сержант сейчас, пожалуй, ближе к инфаркту, чем капитан. Но ему было похуй. Его слова падали в мёртвую тишину, словно тяжёлые металлические слитки на мраморный пол, и звон сопровождался колючей каменной крошкой, от брызг которой офицерские ряды подались назад. Чуть-чуть — но всё-таки.

— А если он тебя пометит, идиот ты конченый? — поинтересовался кто-то из этих рядов. — Вампиры метят своих... людей, ты в курсе? Ты хоть знаешь, что это означает?
Гросс не рассмотрел, кто этот умник, который и сам не спешил выдвигаться на передний план. Стажёр улыбнулся ещё шире, осклабился во все свои ёбаные тридцать два. Одним движением плеча вытряхнулся из рукава куртки и отогнул воротник замызганной форменной рубашки, демонстрируя сине-фиолетовый кровоподтёк с двумя белоснежными бугорками по центру.
— Вы же об этом, офицер? — уточнил Гросс. — Ваще без бэ. В смысле — всё ещё не вижу проблемы. Предвосхищая вопросы — я сам этого хотел, сам попросил и сам получил. А если мне понадобятся дополнительные разъяснения, я уж найду к кому за ними обратиться.
Он наконец выпустил запястье Холла, но только для того, чтобы обнять его за плечи.
— Сержант Блейк, сэр! Согласно распоряжению капитана мы с детективом уже десять минут как находимся в отпуске. Разрешите наконец использовать его по назначению.
Интонация, с которой он произнёс последние слова, кажется, окончательно лишила Блейка дара речи. Он только махнул рукой, валите, мол, отсюда.
— Всего хорошего, сэр. Всего хорошего, коллеги.
Когда они с Холлом были всего в нескольких шагах от лифта, в спины им ударил чей-то — опять неопознанный, безымянный — вопль:
— Да он же упырь! Как так-то?!
— Не твой, вот ты и бесишься! — немедленно парировал Гросс, заталкивая своего упыря, своего ночного дэдди, своего блядского бывшего детектива в лифт и начиная целовать его ещё до того, как за ними закрылись двери.

Гроссу было глубоко посрать, что пламенная речуга, которую он толкнул перед всем Управлением на манер какого-нибудь кандидата в сенат во время предвыборной гонки или того же ебучего проповедника с очередным царствием небесным за пазухой сутаны, подтвердила то, что фактически не являлось правдой. Но, блядь, слова оборотня уже сложили в головах копов определённую картинку. Гросс и Холл, по сути, пришли в готовую сказку, и опровергать что-либо означало бы только ещё больше убедить окружающих в правоте Купера. С другой стороны, а что это меняло? То, что они с Холлом до сего дня трахали друг друга только в пошлых фантазиях, не означало, что они не собираются воплощать их в жизнь. Часом раньше, часом позже всё, подо что Гросс только что подвёл чёткий, как по нотам, обоснуй, всё равно станет правдой. И какая разница, кто там что вякнул и подумал?

А с третьей стороны, он вообще ни о ком не хотел думать, кроме блядского упыря, которого в мыслях уже называл не иначе как своим. И если ещё вчера наглый обсос-стажёр задержался бы ещё на минутку — чисто чтобы полюбоваться охуевшими рожами старших по званию, которые видели только бритый висок, тонкие сигареты и бесячую ухмылку стажёра, благополучно забывая про его же диплом с отличием, — то сейчас хер бы он на них потратил хоть долю секунды. Рядом был его Холл, и все остальные строем шли нахуй.

Когда ночной дэдди разорвал поцелуй, Гросс протестующе дёрнулся, пытаясь поймать и удержать его губы, — и тут же выгнулся, подставляя им шею и чувствуя, как его трясёт мелкой горячей дрожью от нового засоса. Если бы он тоже перешёл в укус, Гросс бы ни разу не возражал. И хотя он понятия не имел, что это за "метки" такие, о которых упомянул особо сведущий коп, на это ему тоже было похуй. Это они с дэдди выяснят вместе. Потом.

Как выяснилось, он не имел понятия не только о метках. Нет, что вампиры могут передвигаться в том числе и по воздуху, брошюрки упоминали, но сам Гросс никогда этого не видел и, уж конечно, не представлял себе блядского упыря в ночном полёте на манер Супермена или Нео. Но Холл, подхватив его на руки, как тёлку из сопливого ромфанта, стиснул в объятиях почище иного фиксатора безопасности в вагончиках американских горок, — и земля стремительно унеслась вниз, а Гросс чуть не заорал от неожиданности и инстинктивного ужаса, но ветер вбил вопль обратно в глотку, превратив его в полузадушенный писк. Парень вцепился в плечи вампира, чувствуя, как и без того взлохмаченные волосы встают дыбом, а воздушные потоки окончательно превращают его шевелюру в нечто кустообразное. Сердце колотилось в груди, и где-то на краю сознания мелькнуло, что он отвык от такого адреналина. Собственно, он вообще уже не помнил никакого адреналина, кроме того, который был напрямую связан с ночным дэдди, ебучим Копперфильдом, несущим сейчас парня на руках, словно телевизионный иллюзионист — ту блондинистую супермодель, чьего имени Гросс не помнил.

Он не сразу понял, что они оказались на земле, только в совсем другой части города, да и Холл не дал ему толком очухаться. Поволок в подъезд, втащил на второй этаж, двигаясь со скоростью ёбаного "Спитфайра", впихнул в свою квартиру и захлопнул дверь, привалившись к ней спиной. Гросс, задыхаясь сразу от всего — и от минувшего полёта, и от скорости их полуходьбы-полубега, и от желания, которое плясало в нетерпении, ожидая, когда о нём уже вспомнят, чтобы полностью завладеть сознанием и выжечь его напалмом, — смотрел, как Холл раздевается. Как падают с его плеч остатки пиджака. Как его руки, при виде которых Гросс буквально истекал слюной, небрежно расстёгивают то, что вроде бы когда-то было шёлковой рубашкой, обнажая мускулистый торс, и парень давился воздухом, глядя на этот ёбаный стриптиз, в котором не было ничего романтического, никаких намёков, — откровенный неприкрытый секс, голая, как электрический провод без изоляции под напряжением, страсть. Гросс не знал, куда смотреть в первую очередь: на руки, которые уже добрались до брюк? на "блядскую дорожку" чёрных волос, сбегающую по животу вниз, под эти самые брюки? На губы, которые только что произнесли почти беззвучно "Я хочу тебя..."?
Блядь, какой же ты охуенный. Сука, ты пиздец горячий. Дэдди, какого хера мы тормозили?
Вместо этого Гросс шагнул к нему, не осознавая, что облизывается.
— Какое совпадение, — хрипло уронил он, с трудом переглатывая. — Прикинь, дэдди...
Он не помнил, как оказался на коленях, как, рыча от нетерпения, сдирал с Холла брюки и нижнее бельё, как вцепился в его бёдра, притягивая их к себе... Всё перехерило ощущение влажной горячей твёрдости, заполнившей его рот, и Гросс, постанывая, скользил по ней губами и языком, изучая и присваивая каждую выпуклость, каждую вену, каждую впадинку, от жёсткости основания до бархатистой кожи головки, дурея от вкуса, чувствуя пальцы Холла в своих волосах, слыша его хриплое заходящееся дыхание. Парень выпустил его изо рта только для того, чтобы взглянуть на мужчину снизу вверх и прошептать:
— Кончи для меня, дэдди. Пожалуйста...
А потом повторил просьбу уже без слов.

Холл отозвался на его просьбу почти мгновенно, и Джесс, сдавленно застонав сквозь сомкнутые на члене губы, почувствовал во рту солоновато-пряный взрыв. Потом ещё один и ещё... Этот вкус окончательно сорвал ему крышу, и парень пил, пил взахлёб, стремясь не упустить ни капли, а в остатках воспалённого сознания билось: "Я тоже пью тебя, блядский ты упырь, я тоже пометил тебя, дэдди, я пометил тебя, и теперь ты на самом деле только мой Холл, мой, сука, бывший детектив, только мой ночной дэдди... мой... мой..."

Он почти не заметил, как кончил сам, содрогаясь в отголосках этого ослепительного эха, и собственный оргазм, прокатившийся по телу горячей волной, показался ему — кто бы сказал, блядь, Гросс ржал бы в голосину! — смутным отзвуком, остаточным порывом ураганного ветра, потому что сейчас он думал и чувствовал, и впитывал только Холла, вкус и запах Холла, его Холла. Зато Джесс ничуть не удивился, что даже после оргазма его член не опал, и в мокрых штанах было по-прежнему тесно и жарко. Он прижался к ночному дэдди, который сползал к нему на пол, всё ещё вздрагивая, и парень, едва придя в себя и машинально слизывая с уголков губ остатки спермы, снова себя покинул, уйдя в очередной поцелуй, который так долго ему грезился, который снова оказался реальным и в этой реальности был в миллион раз охуительнее любой грёзы, потому что ко вкусу Холла примешался его же вкус, и от этого ёбаного коктейля — куда там коктейлю Молотова! — Джесс чуть не взорвался ещё раз.

Но он не взорвался, то и дело отрываясь от губ сучьего упыря и жадно следя мутными от кайфа глазами, как руки его ночного дэдди снимают с него куртку, расстёгивают рубашку, и если бы у Гросса оставался дар речи, он бы действительно начал умолять, он бы взмолился, чтобы Холл не заёбывался с этими блядскими пуговицами, а просто рванул рубашку на всю длину, от ворота до паха, потому что да, блядь, у парня пиздец чувствительные соски, и сейчас они тёрлись о ткань так, что было почти больно...

Однако Гросс только судорожно переглатывал, чуть ли не поскуливая от нетерпения, и с громким всхлипом подался навстречу этим сильным горячим пальцам, которые снова дотронулись до его груди, почти как там, в ебучем катафалке блядского упыря, только лучше, в миллиард раз лучше, потому что не исчезли сразу же после прикосновения, а прошлись по коже двумя раскалёнными языками, задевая возбуждённые соски, и от этого Гросс опять чуть не кончил.

Ёрзая от нетерпения, силясь прижаться твёрдым бугром к пальцам Холла, которые взялись за пуговицу его брюк, чтобы наконец освободить исстрадавшегося в них пленника, наконец-то взять его так, как Гросс столько раз видел на внутренней стороне век, парень вскрикнул в губы ночного дэдди, когда пальцы замерли... Сука, да что же ты творишь со мной, разве не видишь, разве не чувствуешь, что я больше не могу, я рехнусь ко всем херам, если ты сейчас же... что?

Сквозь плотное марево возбуждения к Гроссу пробился голос Холла, который что-то говорил — или о чём-то предупреждал. Парень мотнул головой, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Нет, блядь, он что, серьёзно? Вот сейчас, после того, что случилось только что, после этого ёбаного вечера, похожего на бред осатаневшего без дозы наркомана, после всех этих сучьих СМС, которые рвали реальность Гросса как насквозь прогнившую ветошь, — этот ебучий упырь ещё о чём-то спрашивает? Ему, блядь, мало?!

Парень раздвинул в кривоватой усмешке припухшие, саднящие от — реальных, наконец-то, сука, реальных, а не воображаемых! — поцелуев Холла губы и то ли хмыкнул, то ли простонал:
— Спохватился, дэдди... Хер ты теперь... соскочишь...
И сам рванул свою ёбаную ширинку, дёрнул Холла за руку, вжал его ладонь себе в пах и сомкнул его пальцы на своём стояке.
— С-с-сука-а-а-а... — сдавленно вскрикнул Гросс, глядя, как его сперма заливает эти блядские пальцы, и не в силах оторвать глаз от очередной своей фантазии, воплотившейся в жизнь.

Дыша, как загнанный зверь, Гросс смотрел на ещё одно охуительно прекрасное — вдвойне, втройне, в десять раз более охуительное, потому что реальное! — зрелище в веренице сегодняшних крышесносных видов: губы и язык Холла, скользящие по пальцам Холла и собирающие с них сперму Джесса... Кажется, его член сегодня в принципе не упадёт, но оно и к лучшему. По-прежнему задыхаясь, он смотрел, как дэдди поднимается, безропотно поднялся вслед за ним и пошёл туда, куда блядский упырь, счастье и мечта всей ёбаной жизни, его повёл.

Спальня Холла показалась ему размером с концертный зал, а кровать раскинулась перед Гроссом как стадион, и парень, чувствуя, как мужские руки вытряхивают его из брюк и трусов, то и дело оборачивался на это бесконечное пространство, застланное чуть мерцающим в полумраке чёрным шёлком. Ебать какие роскошества предпочитает ночной дэдди... Джесс невольно хмыкнул, представив, что от этой вызывающе дорогой черноты останется к утру. Вряд ли больше, чем от мажорского костюмчика Холла!

А потом он рухнул спиной на эту гладкую и скользкую, словно чёрная ледовая арена, поверхность и моментально забыл обо всём, кроме тела его упыря, его дэдди, его любовника, придавившего парня к чёрному льду, и лёд мгновенно превратился раскалённую магму, плавящуюся под их общим весом. Гросс вскрикнул, повинуясь колену, проникшему между бёдер, и раздвигая ноги. Коротко постанывая, он смотрел на их с Холлом стояки, зажатые в охуенных пальцах мужчины, то и дело облизывал губы и двигал бёдрами в такт движениям ладони вампира. О таком он если и думал, то мимолётно, не осознавая и не запоминая, чтобы мозг не взорвался от запредельной яркости и остроты зрелища.

Но короткие стоны почти сразу сменились долгими и громкими, когда ночной дэдди переключился на соски Гросса, разом выкрутив их чувствительность далеко за пределы любой шкалы, и Джесс едва не кончал, глядя, как губы и язык упыря колдуют над этими твёрдыми бусинами, по цвету напоминающими спелые ягоды, и с каждым поцелуем, с каждым покусыванием они становятся всё ярче, а ощущения — всё острее. Кажется, он судорожно стискивал чёрный шёлк одеяла, беспощадно сминая, почти разрывая его, но Гроссу было похуй. И уже тем более ему стало похуй на любое бельё в этом ёбаном мире, когда его ноги, как у какой-нибудь тёлки-порнозвезды, взметнулись на плечи Холла, и упырь одним длинным и жарким движением забрал стояк Гросса в рот.

Парень почти взвыл, вскинув бёдра навстречу этим губам, этому языку, навстречу ещё одной сбывшейся фантазии, и уже его пальцы ерошили волосы Холла, прижимая охуительно сладкий рот теснее, ещё теснее к паху, забывая дыхание, забывая самого себя и всё вокруг, лишь бы это длилось и длилось. С самой первой ночи, почти с самой первой ебучей СМС он мечтал об этом!..

Мысль об СМС, мелькнувшая серебристой металлической рыбкой в озере кипящей лавы, почему-то зацепила его. Гросс замер на мгновение, а потом его пальцы сграбастали густые пряди мужских волос и заставили Холла выпустить член изо рта.
Джесс смотрел на него яростно, почти как несколько часов — целую жизнь назад! — в том ёбаном пафосном клубе. Не отрывая взгляда, он потянул Холла к себе и сам поднялся ему навстречу, садясь на кровати.
— У тебя охеренно большой траходром, Стив, — хрипло сообщил он, глядя Холлу в глаза и похлопывая ладонью по чёрному шёлку. — И на нём стопудово помещался целый дорогущий бордель со всеми своими ошейниками, наручниками, намордниками... Но теперь всё, понял ты, упырь блядский? Теперь только я. — И пальцы сжались в волосах мужчины, наверное, причиняя ему боль, но Гроссу было похуй, потому что сейчас его интересовало кое-что поважнее. — Только я. Ни одной твоей ёбаной шлюхи по СМС, по телефону или по азбуке Морзе, ясно?!

Они стояли на кровати на коленях, вплотную, снова прижимаясь друг к другу стояками. А потом Гросс, тяжело дыша, развернулся к Холлу спиной.
— Сдержи слово, дэдди, — уронил он через плечо. — На всю длину. Только... — Язык парня нервно прошёлся по распухшим от поцелуев и щетины губам. — Только осторожнее, мать твою... потому что я понятия не имею, как это вообще бывает.

Гросс почти уверился, что спит. Ну, просто организм уже окончательно вымотался от ебучей круговерти этой ночи, от американских горок, которые то швыряли парня в гулкую пустоту, то возносили к звёздам — причём второе вообще нихуя не в переносном смысле! — от всего, что он увидел, услышал и почувствовал... и Гросс наконец-то отрубился. И теперь — как тогда, на вечерней дороге, — видит сон.

В этом сне они с ночным дэдди, который оказался всё-таки мать-его-Холлом, очутились на невъебенно огромной кровати, которая была только их. В этом сне случилось почти всё, что обещали Гроссу вожделенные СМСки, на которые он надрачивал, как озабоченный подросток минувшие несколько дней. В этом сне Джесс, наглый стажёр-недоносок, не просто занимался тяжёлым петтингом и оральным сексом с блядским упырём его фантазий, а внаглую предъявил на этого упыря свои права, прямо в лицо, в типичной своей бесячей манере. И окончательно понял, что ему всё снится, когда одна рука Холла легла на его грудь, вторая — на стояк, а в ушах зазвучал тот самый шёпот, который завораживал Гросса, полностью лишал воли, и этот шёпот обещал всё и разрешал всё, и даже угрозы про наручники и бесконечный отсос лились в уши тем самым горьким мёдом, перемешанным с горючей смолой, кипящей в глазах его упыря...

Парень почувствовал, как его сердце заколотилось в руку Холла, как в горле встал уже знакомый колючий комок, и лицо искривилось почти как там, на дороге, только на этот раз не от боли и горечи. Кажется, он впервые в жизни был не один. У него появился тот, кто для него. Кто всегда будет с ним. Кто его не оставит. Кто-то... по-настоящему свой. И не просто кто-то, а блядский упырь, которого Гросс тоже хотел так, как никогда и никого в своей ёбаной жизни. Его дэдди. Его Стив.
И пусть Холл не увидел его искажённого лица, но он и не отошёл от парня, как тогда. Он был рядом, близко, очень близко, вплотную, под кожей, внутри, там, где пустота в форме его силуэта всё-таки затянулась им самим, целиком и полностью, и, судя по всему, навсегда.

А больше Гросс не мог ни о чём думать, потому что властная и в то же время ласковая рука прогнула его так, как он мечтал ещё в самую первую ночь, и пальцы Стива заскользили по его стояку, а палец другой его руки осторожно вошёл в анус, и Гросс сжал зубы не от боли, а от волнения, потому что его трясло, как девочку-целочку, которая впервые раздвигает ноги перед мальчиком. Ему достался не мальчик, и это было, наверное, здорово, потому что Джессу при его исчезающе малом, почти отсутствующем опыте всё-таки хватало мозгов, чтобы отделять увиденное в порнухе от того, что бывает в реальной жизни, и хотя тело его было разгорячено — да что там, раскалено до предела! — он всё-таки вздрагивал, привыкая к чему-то, чего ещё не испытывал. Джесс пытался расслабиться, и пальцы Стива двигались очень мягко, особенно тот, что находился сейчас в нём, а те, что надрачивали член, наоборот, ускорились. Чувствуя, как подступает очередной оргазм, парень толкнулся навстречу Холлу, а когда снова излился ему в руку и немного пришёл в себя, то почувствовал уже два пальца, такие же уверенные и неторопливые. Гросс длинно выдохнул сквозь зубы.

Может быть, не стоило торопиться, может быть, следовало отложить это на день-другой и привыкать постепенно, тем более что они с Холлом всё равно в отпуске, и вряд ли в ближайшее время их кто-то вызвонит по тревоге в Управление. Но Гросс не желал ждать. Рука Стива, мокрая и скользкая, по-прежнему сжимала его член, который, не опав до конца, снова начал твердеть, и парень, нетерпеливо оглянувшись, хрипло процедил:
— Давай уже, ну. Я хочу всего тебя... дэдди.